Город без войны  - Светлана Пономарева

– Как ты здесь оказался? – спросил Макар.

– Война ведь, – сказал Сашка, смутившись. Ему совсем не нравилось, что его увидели в форме штурмовика.

– Так чё, из Корпуса всё-таки попёрли? А мы тебе завидовали, думали, повезло: получил по башке и в гвардии остался. – Вовка достал из кармана зажигалку и сигарету. – Мы сегодня в первый раз по-нормальному в степь попали, раньше броневики у стен обкатывали, а сегодня – на войну. Куришь?

Сашка отрицательно покачал головой, потом опять посмотрел на ребят:

– А Василь вроде с вами в бронечасти был.

– Был, да сплыл, – ответил Вовка. – Нервишки подкачали.

– Он пить стал, – пояснил Макар, – его и выгнали. Теперь никуда не устроится, разве что грузчиком. А тебе, Сашка, кроме штурмовой бригады ничего не предлагали?

– Нет.

– Зря ты, Сань, с этим Ветровым водился. Он всегда какой-то подозрительный был, – заметил Вовка.

«Илья – подозрительный, – грустно подумал Сашка. – Весёлый синеглазый Илья, лучший мой друг…»

– Ладно, ребята, я к своим пойду.

– Ну, давай, пешеход, не печалься, – сказал Вовка, а Макар вытянул вперёд руку на манер приветствия штурмовиков.

Не печалься… Кто им сказал, что ему плохо? Может, ему повезло больше, чем им. Ездят в этих пыльных жестянках, степь полируют…

Кеша уже наговорился со своими знакомыми. Точнее, знакомые устали от его болтовни и попрятались в танках.

– Пошли отсюда, Санёк. И куда этот Хнык, задрыга, подевался!

Хнык сидел за одним из броневичков и курил. Увидев Сашку с Кешей, спрятал самокрутку.

– Олегу не говорите. Он совсем озверел: увидит у меня махорку – и по морде! Самому-то можно!

– Он потом по полу не валяется, и лекарства ему не нужны, – проворчал Кеша. – Но мне-то пофигу, дыми. Ты же сдохнешь, не я.

Вернувшись, они распаковали рюкзаки, уселись у входа в палатку, и Кеша деловито открыл банку консервов.

– Говорят, в тушёнку крыс кладут, – сообщил он, с аппетитом уписывая жирное мясо. – А баранину сами жрут. Представляете, у моего папаши на ферме были овцы. Вот это класс! Я барашков сколько угодно есть готов, особенно с картошкой.

Тушёнка быстро закончилась, Кеша бросил банку на снег и полез в рюкзак за ломтём кукурузной лепёшки. Сашка, поглядев, как Кеша уплетает свой паёк, тоже вытащил лепёшку. Неподалёку показалась нелепая фигура Пса.

– Приколитесь, пацаны, – сказал он, усевшись и бесцеремонно отломив кусок Сашкиной лепёшки. – Наш Шакалина как-то проник на грузовик и приполз в палатку к Волку. Чуть ли не в трусах. Вот шибанутый! Моя б воля, я бы никогда сюда не полез. Но что поделаешь, олигофрения даёт о себе знать. Кеша, угости сигареткой, у тебя есть, я видел.

– Тридцать грошей, – ответил Кеша.

– Костян, дай хоть ты махры, – повернулся к Хныку Пёс. – Оставим в покое этого жадного субъекта.

Хнык насыпал из кисета немного махорки.

– Гумаги у меня нет, – сообщил он.

– Бумаги, мой недалёкий, это называется бумага, а впрочем… – Пёс вытащил из-за пазухи какую-то книжицу и выдрал листок. Разорвав его пополам, протянул часть Хныку.

Скрутив самокрутки, они долго пускали дым. Большую часть дыма относило в сторону Сашки, и он, бросив недоеденную лепёшку в вещмешок, поднялся и отошёл. Повсюду суетились штурмовики. Возле палаток развели костры, вырвав почти весь кустарник и сухую траву, проглядывающую сквозь тонкий слой снега. Вокруг одного из костров что-то праздновали, пели песни и смеялись.

– Мы тут недалеко расположились, – сообщил Пёс. – Там у нас кустарник погуще, не так продувает, а у вас тут голо, как на лысине. Я вообще степь не люблю. Глазу остановиться негде. Нет радующих взгляд развалин.

Из танковой части донёсся рёв. Пёс поднялся, отряхнул снег и усмехнулся, глядя вдаль.

– А броники, кажись, уезжают. Теперь мы тут оборону держать будем. Между прочим, известно, что штурмовики – самый дешёвый боевой материал. Вот трактора с пукалками, так называемая бронетехника, стоят денег, порядка пяти тысяч марок каждый. А мы каждый стоим тридцать марок премии и ни гроша компенсации родным и близким в случае преждевременной кончины.

– Преждевременной чего? – ошалело спросил Хнык.

– Короче, задёшево сдохнем! Лучше махорки отсыпь, я к своим пойду, да не жмоться. – Пёс, покуривая, ушёл.

– Чмошный Псина, – сказал Кеша, обиженный на «жадного субъекта», – да каждый трактор такой можно загнать за шесть тысяч как минимум. Когда я танк угонять собирался, у меня покупатель был. Он мне трёшку сразу обещал и ещё трёшку потом. Не люблю я Пса. Не давай ему, Хнык, больше махорки.

Сашка не понял: как можно не любить степь и любить развалины? «Странно, – думал он. – Но в одном Пёс прав: жизнь наша дешёвая. Майору проще сюда сто пацанов согнать, чем пару танков. Перевалочный пункт называется, ни окопов, ничего. Только в овраг и можно спрятаться». Сашка повернулся, оценивая глубину оврага, и заметил Волка с Шакалом. Шакал смотрелся очень жалко: без шапки, в перевязанных верёвочкой ботинках, в огромном ватнике, из которого смешно торчала тоненькая шея. Нечёсаные, выгоревшие добела волосы свисали сосульками. Он прятал посиневшие руки в рукава и никак не поспевал за Волком.

– Устроились? – спросил Волк у Кеши с Сашкой.

– Ничего, жить можно, – кивнул Кеша. – Долго нам тут загорать?

– Сколько скажут.

Шакал уселся около Хныка и самодельной деревянной ложкой полез в его банку с тушёнкой.

– Ну что, нервный, – Волк подмигнул Сашке, – давай, гаси чужих, как своих. Не слабó?

Сашка молча смотрел себе под ноги, но Волк, похоже, и не ждал от него ответа. Он рывком поднял Шакала, тряхнул за шиворот.

– Пошли! Врезать бы тебе как следует…

– Не надо, – попросил Шакал. – Я тоже воевать хочу. Против энских.

– Заметят они такую вшу… – пробурчал Волк, отходя. – Ну, удачи, парни!

– Удачи, – ответил Сашка.

Хнык с Кешей ещё поболтали и отправились по бригадам продавать набранные Кешей у танкистов сигареты. Сашка сел чистить автомат – оружие штурмовикам выдавали в жутком состоянии. «А Кеша точно разбогатеет, – думалось лениво. – Мастерскую откроет, женится, детишек нарожает. Если, конечно, нас сегодня-завтра тут не перебьют. А я, наверное, жениться не стану. Зачем? Ну, родится у меня сын, и что? Вырастет и будет, как я, мучиться, или грохнут его». Сашка поймал себя на том, что думает о семье, – никогда с ним такого не было. Потом мысли переключились на Катю. Стало интересно, где её отец. Ведь наверняка его часть уже выехала в степь. А может, он уже участвовал в ночном бою. А Катина мама сидит дома, на том самом диване, где Сашка спал несколько ночей, и читает книжку, а строк толком не видит, потому что ждёт мужа… Сашка знал, как это бывает. Помнил, как всегда волновалась за отца мама. А Катя? Она волнуется за своего отца? А может, она и за Сашку волнуется? Хотелось, чтобы это было так. Чтобы хоть кто-то думал о нём, ждал его.